В отличие от многих идентифицированных онкоассоциированных антител, онконевральные антитела являются не эпифеноменом, отражающим повышенную степень некротической/апоптотиче- ской гибели опухоли по сравнению с нормальной тканью (и дальнейшую экспозицию сверхэк- спрессированных белков иммунокомпетентным клеткам), а высокоспецифичными «свидетелями» эффективного противоопухолевого ответа, и их наличие (даже в отсутствие ассоциированных пара- неопластических неврологических синдромов) до- стоверно коррелирует со стадией онкозаболевания на момент установления диагноза [4].

Одним из способов ранней диагностики опу- холей органов грудной клетки может служить раннее выявление паранеопластического невро- логического синдрома (ПНС) и связанных с ним определенных типов антионконевральных анти- тел в сыворотке крови или ликворе больного. Это определяется тем, что неврологические симптомы и антионконевральные антитела могут выявляться задолго до того, как у пациента будет диагности- рована злокачественная опухоль. Таким образом, ПНС и онконевральные антитела могут служить сверхранним диагностическим признаком, по- буждающим к тщательному обследованию и динамическому диспансерному наблюдению за такими пациентами [27].

Паранеопластический неврологический син- дром включает в себя поражение центральной и периферической нервной системы, нарушение нейромышечной передачи, поражение скелетных мышц, и развивается у больных со злокачественны- ми онкологическими заболеваниями [13, 27, 28, 34, 38]. Наиболее распространенными проявлениями ПНС при онкопатологии органов грудной клетки являются: миастенический синдром Ламберта– Итона, паранеопластическая мозжечковая деге- нерация, паранеопластический энцефоломиелит, синдром опсоклонус-миоклонус, паранеопластиче- ская ретинопатия, синдром «ригидного человека», подострая сенсорная нейропатия, дерматомиозит, паранеопластический периферический синдром гипервозбудимости (нейромиотония, синдром Исаака), хроническая желудочно-кишечная псев- дообструкция, генерализованная миастения.

Рак легкого

Злокачественные опухоли легких занимают первое место в структуре онкологических заболе- ваний. По данным Международного агентства ВОЗ по изучению рака (2007 г.), в мире ежегодно забо- левают злокачественными опухолями легких 1,4 млн человек, умирают 921000 человек [25]. Самая высокая заболеваемость раком легкого отмечается среди мужчин (более 60 на 100000 населения) – в США у афроамериканцев и гавайцев. Заболевае- мость высока в странах Восточной (Белоруссия, Чехия) и Южной Европы (Варезе, Италия), а также в Китае и Японии. Самые высокие показатели за- болеваемости среди женщин (более 35) отмечены в США, у местного населения Гавайских островов и в Шотландии [12].

Рак легкого занимает первое место среди зло- качественных опухолей населения России. В течение последних лет ежегодно заболевают около 65000, умирают 62000 человек [12, 25, 26]. Уровень смертности от рака легкого в России в возрасте 25–64 лет – 37,1 на 100000 жителей, в некоторых странах Западной Европы – 16,8. Показатели 5-летней выживаемости при IА стадии достигают 70–80 %, при IВ – 40–50 %, при II – 30–40 %, при IIIA – 15–20 %, IIIB – менее 10 %, при IV – менее 1 %. В США общая 5-летняя выживаемость рав- няется 14 %, в Европе – 9 % [3, 25].

В формировании заболеваемости раком легкого определенную роль играют следующие факторы риска: курение – основная причина рака легко- го (85 –95 % – у мужчин, 65–80 % – у женщин; «пассивные» курильщики – 3–5 % заболевших); хронические легочные заболевания (туберкулез, пневмония, бронхит, локализованный пневмофи- броз и др.); воздействие асбеста, радона, хрома, никеля, неорганических мышьяк содержащих соединений, бензо(а)пирена; генетическая пред- расположенность; эндокринные заболевания [3, 6, 11, 12, 19, 25, 51].

Учитывая высокие показатели заболеваемости и смертности, а также низкую частоту выявляемо- сти рака легкого на ранних стадиях необходимо разрабатывать и внедрять методы его ранней диа- гностики. Один из таких методов – своевремен- ное выявление ПНС, ассоциированного с раком легкого, и связанных с ним антионконевральных антител. Так, приблизительно у 25 % больных с паранеопластическим энцефаломиелитом развива- ется дисфункция вегетативной нервной системы. Дыхательные или вегетативные нарушения часто являются причиной смерти данных пациентов. У большинства этих больных диагностируют рак легкого, особенно часто мелкоклеточную карцино- му легких, и у многих из этих больных выявляют анти-Hu антитела [32].

Симптомы паранеопластического лимбического энцефалита предшествуют развернутой клинике опухолевого процесса в среднем за 3–5 мес и в 40 % случаев обусловлены мелкоклеточным раком легкого. У мужчин старше 40 лет с кли- ническими проявлениями паранеопластического лимбического энцефалита и с положительными результатами тестов на анти-Hu антитела в 78 % случаев развивается мелкоклеточный рак легко- го, а у больных старше 40 лет с отрицательными результатами тестов на анти-Hu антитела может развиться мелкоклеточный рак легкого, но чаще возникают немелкоклеточный рак легкого, рак молочной железы и тимома. Мужчины моложе 40 лет с наличием анти-Ма2 антител и с симптомами паранеопластического лимбического энцефалита настораживают в отношении развития у них те- стикулярного рака [38, 52].

Подострая сенсорная нейропатия в 70–80 % случаев развивается при мелкоклеточном раке легкого, но может встречаться при раке молочной железы, раке яичников, саркомах и лимфоме Ход- жкина. Этот синдром предшествует клиническим проявлениям опухолевого процесса в среднем за 4,5 мес. В 74 % случаев подострая сенсорная нейропатия встречается при паранеопластическом энцефаломиелите, преобладает в 50–60 % случаев и изолированно встречается в 24 % случаев. Анти- Hu антитела чаще всего ассоциированы с подо- строй сенсорной нейропатией, их предполагаемая специфичность у больных с подозрением на опу- холь составляет 99 %, чувствительность – 82 %. Отсутствие анти-Hu антител не исключает наличие опухолевого процесса [34, 38, 52].

Паранеопластическая мозжечковая дегене- рация в 60 % случаев является предвестником мелкоклеточного рака легкого. У 23 % больных с паранеопластической мозжечковой атаксий и раком легкого выявляются анти-Hu антитела, а в 40 % случаев могут быть выявлены анти-CV2-, анти-Zic4-, анти-Ma2-, анти-VGCC-антитела [30, 38, 52].

У половины пациентов с миастеническим синдромом Ламберта–Итона развивается мелко- клеточный рак легкого, причем в 96 % случаев эта опухоль диагностируется в течение года. Ретро- спективное исследование 77 пациентов с миасте- ническим синдромом Ламберта-Итона показало, что у курящих пациентов с отрицательным анти- геном HLA-B8 шанс развития онкозаболевания составил 69 %. С другой стороны, у 24 некурящих пациентов с положительным антигеном HLA-B8 развивался мелкоклеточный рак легкого [48, 52, 56]. Недавно были описаны анти-SOX антитела, специфичные для мелкоклеточного рака легкого у больных с миастеническим синдромом Ламберта- Итона, которые выявляются в 64 % случаев в сочетании с мелкоклеточным раком легкого, а также в 22 % – при мелкоклеточном раке легкого без ПНС. Специфичность этого скринингового исследования составляет 95 %, чувствитель- ность – 65 % [49, 52].

Паранеопластический периферический син- дром гипервозбудимости развивается в 25 % слу- чаев и может предшествовать выявлению опухоли в среднем на 4 года. В исследовании I.K. Hart et al. в 7 % случаев был выявлен мелкоклеточный рак легкого, в 2 % – аденокарцинома легкого [37].

Описано несколько случаев нейропатии зрительного нерва, в том числе развившейся у 77-летней женщины с мелкоклеточным раком легкого с положительным результатом тестов на анти-CRMP-5 антитела, проявившейся потерей зрения на оба глаза [45]. Может встречаться уве- ит и нейропатия зрительного нерва в контексте с паранеопластическим энцефаломиелитом. У таких пациентов обычно выявляют анти-CV2/CRMP5 антитела и мелкоклеточный рак легкого [32].

Рак молочной железы

Рак молочной железы (РМЖ) занимает ведущее место в структуре онкологической заболеваемости у женщин во всем мире, достигая 23 % от всех ново- образований этой популяции [16, 18, 20]. В США этот показатель составляет 29,0 %, во Франции – 28 %, в Швеции – 24,0 %, в Японии – 13,9 %, в Российской Федерации в 2007 г. этот показатель был равен 17,9 % [22]. Самая низкая заболевае- мость раком молочной железы регистрируется в странах Африки (Алжир – 10 случаев на 100000 женщин) и Азии (Таиланд – 14,6 на 100000 жен- щин). Уровень заболеваемости раком молочной же- лезы увеличивается с возрастом, начиная с 40 лет, с пиком в возрасте 60–65 лет [19]. В большинстве азиатских стран (Сингапур, Япония, Таиланд и др.) средний возраст заболевших женщин составляет 45–50 лет [50].

Несовершенство диагностики, недостаточная онкологическая настороженность врачей общей лечебной сети и отсутствие знаний об основных признаках онкологических заболеваний у населе- ния обусловливают тот факт, что примерно у 42 % больных диагностируют рак молочной железы III–IV стадии, а летальность на 1-м году после по- становки диагноза достигает 12,4 %. В России в 2007 г. выявляемость РМЖ I–II стадии составила 62 %, доля запущенных форм (III–IV стадия забо- левания) – 36,8 %. Общая 5-летняя выживаемость при РМЖ в России составляет 56,3 % [18, 22].

Возникновению рака молочной железы способ- ствует множество факторов. Различают эндогенные факторы, характеризующие функционирование репродуктивной системы организма (менструаль- ная, половая, детородная, лактационная функции; гиперпластические и воспалительные заболевания яичников и матки); эндокринно-метаболические факторы, обусловленные сопутствующими заболе- ваниями (ожирение, гипертоническая болезнь, са- харный диабет 2-го типа, атеросклероз, заболевания печени, гипотиреоз, дисгормональные гиперплазии молочных желез); генетические факторы (носи- тельство BRCA1 или BRCA2 генов). К экзогенным факторам относятся ионизирующее излучение, курение, химические канцерогены, избыточное потребление животных жиров, высококалорийная диета, алкоголь, травмы, длительный прием (более 8 лет) контрацептивов, которые повышают риск возникновения рака молочной железы на 30–40 % [3, 8, 9, 21–24]. Высокая частота заболеваемости и смертности от рака молочной железы определяют постоянное внимание исследователей к разным аспектам ранней диагностики РМЖ [8].

К паранеопластическим неврологическим нару- шениям, чаще всего развивающимся при раке мо- лочной железы, относятся подострая мозжечковая дегенерация, паранеопластическая ретинопатия, опсоклонус-миоклонус синдром, нисходящие мо- торные нарушения, синдром «ригидного человека» [36]. В исследовании S. Shams’ili et al. показано, что у 36 % больных были выявлены антионконев- ральные антитела, связанные с паранеопласти- ческой мозжечковой дегенерацией, в том числе анти-Ri антитела. При этом у 86 % больных с анти-Ri антителами развивалась паранеопласти- ческая мозжечковая дегенерация. У таких больных в последующем при тщательном диагностическом скрининге был диагностирован рак молочной желе- зы. Выживаемость с момента постановки диагноза у больных с анти-Ri антителами составила больше 69 мес [44].

Группой авторов во главе с I. Rojas-Marcos уста- новлено, что среди женщин, страдающих ПНС, в 53 % случаев был выявлен рак молочной железы, у 47 % – гинекологический рак. У 68 % женщин были положительные результаты тестов на анти- онконевральные антитела (у 79 % – были выявлены анти-Yo антитела, у 8 % – анти-Hu антитела, у 8 % – анти-Ri антитела, у 5 % – анти-amphiphysin антитела). Мозжечковая атаксия развилась в 62 % случаях ПНС и была связана с анти-Yo антителами в 88 % случаев. Все анти-Yo антителонегативные женщины страдали раком молочной железы.

Нейропатия с преобладанием чувствительных нарушений диагностирована у 18 % женщин, из них у 29 % выявлены анти-Hu антитела и у 12 % – анти-amphiphysin антитела. Другие ПНС, выявленные в данном исследовании, включали опсоклонус-миоклонус синдром (4 % случая, из них у 3 % – положительные анти-Ri антитела), сен- сомоторная нейропатия выявлена у 4 % женщин, паранеопластический энцефаломиелит (4 % случая, из них у 3 % – положительные анти-Ri антите- ла), паранеопластическая ретинопатия (у 2 % женщин), синдром «ригидного человека» – у 1 женщины с положительным результатом тестов на анти-амфифизин антитела и лимбический энцефа- лит [42]. По данным зарубежных исследователей, у всех больных с лимбическим энцефалитом рак молочной железы развивается в 8 % случаев. У 10 описанных больных с лимбическим энцефалитом средний возраст составил 60 лет, девять из них были женщинами, из них у 7 диагностировали опу- холи молочной железы, легкого и тимуса [38, 52].

Лимфома Ходжкина

Лимфома Ходжкина (лимфогранулематоз) – злокачественная опухоль лимфоидной ткани, которая характеризуется присутствием в опухо- левом субстрате многоядерных гигантских клеток Рид–Штернберга [25]. Поражение лимфоузлов сре- достения выявляется у 60–80 % первичных боль- ных с лимфомой Ходжкина, поэтому необходимо тщательное обследование органов грудной клетки [15]. В структуре онкологической заболеваемости лимфома Ходжкина занимает 9–10-е место. Забо- леваемость в странах Западной Европы колеблется в пределах от 3 до 6 человек, в среднем – 2,8 на 100000 населения, в России – 2,3 на 100000 человек [3, 7, 25]. Болеют люди любого возраста, но кривая заболеваемости имеет два пика: первый приходится на возраст 15–40 лет, достигая максимума в 15–25 лет; второй – на возраст 50 лет, совпадая с повы- шением частоты онкологических заболеваний в по- пуляции. Среди заболевших лимфомой Ходжкина мужчины составляют 60–70 %, за исключением нодулярного склероза, который диагностируется в основном у женщин [19]. Географические раз- личия в отношении эпидемиологии лимфомы Ходжкина выражены умеренно. Максимальная за- болеваемость зарегистрирована в Сан-Франциско, штате Коннектикут, а также в некоторых регионах Италии. В развивающихся странах несколько чаще наблюдаются случаи заболевания у детей в возрас- те 5–9 лет [5]. Общая и безрецидивная 5-летняя выживаемость больных с локальными формами лимфомы Ходжкина с наддиафрагмальной локали- зацией процесса при комплексной терапии состав- ляет около 90 %. При IIIА стадии 5-летняя общая и безрецидивная выживаемость превышает 80 %, при IIIВ – 60 %, при IV стадии после химиолучевого лечения – около 45 % [3]. Вероятность безрецидив- ной 10-летней выживаемости наиболее высока при I стадии заболевания – 90–95 %, несколько ниже (80–85 %) при II стадии, снижаясь до 70 % – при III стадии лимфомы Ходжкина, при дальнейшем распространении процесса (IV стадия) не превы- шает 30–50 % [15].

Главным идентифицированным фактором риска развития лимфомы Ходжкина является хроническое инфицирование вирусом Эпштейна-Барр (ВЭБ), ко- торым инфицированы более 90 % населения всего мира [5]. Риск возникновения лимфомы Ходжкина в 3 раза выше у лиц, перенесших инфекционный мононуклеоз [7]. Примерно 60 % случаев лимфомы Ходжкина возникают без видимого участия ВЭБ. Заболеваемость лимфомой Ходжкина повышена среди лиц, страдающих тяжелыми иммунодефи- цитами, в частности синдромом приобретенного иммунодефицита, с врожденной недостаточностью иммунной системы, иммунными нарушениями, связанными с пересадкой органов, и т.д. Значитель- ные усилия были предприняты для поиска произ- водственных факторов, ассоциированных с риском лимфомы Ходжкина. Работа на разнообразных химических производствах не сопряжена с увели- чением частоты данного заболевания. Отсутствуют достоверные сведения, демонстрирующие роль ионизирующей радиации в этиологии лимфогра- нулематоза. Наследственная предрасположенность играет незначительную роль [5].

Паранеопластический неврологический син- дром, развивающийся при лимфоме Ходжкина, включает подострую мозжечковую дегенерацию, лимбический энцефалит, подострую сенсорную нейропатию, паранеопластический перифериче- ский синдром гипервозбудимостим [32, 34, 39, 44, 52]. В зарубежной литературе наиболее часто встречаются работы, посвященные паранеопласти- ческой мозжечковой дегенерации. В исследовании S. Shams’ili et al. у больных с паранеопластической мозжечковой дегенерацией в 16 % случаев была обнаружена лимфома Ходжкина, причем у 12 % па- циентов были положительные результаты тестов на анти-Tr антитела, у 4 % – на анти-mGluR1 антите- ла. Симптомы паранеопластической мозжечковой дегенерации предшествовали диагнозу лимфомы Ходжкина в среднем на 4,8 мес, медиана выжи- ваемости после проведенной противоопухолевой и иммуносупрессивной терапии превышала 117 мес [44]. Другие формы ПНС, ассоциированные с лим- фомой Ходжкина, описаны в единичных случаях.

В частности, в литературе описано клиническое наблюдение, когда у больного в период длительной ремиссии лимфомы Ходжкина развилось несколько неврологических синдромов в рамках нозологии ПНС, в частности синдром «ригидного человека», лимбический энцефалит и демиелинизирующая полинейропатия [55].

Тимома

Тимомы относятся к наиболее частым ново- образованиям средостения. Они одинаково часто встречаются у мужчин и женщин, составляя 3–7 % онкологических заболеваний и 10–20 % первичных новообразований средостения. Возраст заболевших варьирует от 40 до 60 лет [2, 10, 14, 17, 47]. По дан- ным Национального института рака США, заболе- ваемость опухолями тимуса составляет 1–2 случая на 1000000 в общей популяции США. Причем она выше у американцев азиатского и африканского происхождения [33, 35].

Большинство эпидемиологических исследова- ний основаны на мета-анализе описаний клини- ческих случаев и/или различных методов лечения данного заболевания. В ретроспективном обзоре C.S. Baldotto et al. (2010), проанализировавших все доступные публикации, посвященные проблеме тимомы у бразильцев за период с января 1996 г. по декабрь 2007 г., показано, что средний возраст постановки диагноза варьировал от 26 до 78 лет, средний возраст – 57 лет, соотношение мужчины/ женщины – 2:3, по классификации ВОЗ преобла- дали типы тимомы А, В1 и АВ. Распределение по стадиям заболевания по классификации Masaoka: I – 27,9 %, II – 20,9 %, III – 37,2 %, IVA – 9,3 %, IVB – 4,7 %. В 20,4 % случаев был выявлен ПНС. Общая 5-летняя выживаемость при I–II стадиях составила 31,8 %, при III–IV стадиях – 3,9 % [29]. При анализе базы данных NCI SEER всех случаев тимом и рака тимуса за период с 1973 по 2006 г. показатель общей 5-летней выживаемости был распределен по следующим группам: в I группе (тимомы типа A, AB, B1) – 85 %; во II группе (ти- момы типа B2, B3) – 75 %; в III группе (тимома типа C) – 54 % [43].

По данным российских исследователей, вери- фикация тимомы при I стадии составила 47 %, при II стадии – 23 %, при III стадии – 23 %, при IV стадии – 7 %. Общая выживаемость больных стро- го коррелировала с типом опухоли. При тимомах А и В1 типов – 10 лет и более живут около 90 % пациентов. При других типах тимомы 5-летняя выживаемость варьирует в пределах 64–68 %. Данный показатель ухудшается для тимомы типа С, к 6 годам он составляет 32 % [10].

Факторы риска, влияющие на развитие тимом, недостаточно изучены. Есть предположения о влиянии вируса Эпштейна-Барр на развитие данной патологии. Отсутствуют достоверные сведения о влиянии курения, злоупотребления алкоголем, ионизирующего излучения, химических канцеро- генов, продуктов питания, генетической предрас- положенности. В исследовании, проведенном в Швеции и США, у больных с тимомой повышался риск развития рака простаты, неходжкинской лимфомы, рака кожи и саркомы мягких тканей [33, 35].

Паранеопластические неврологические нару- шения, встречающиеся при тимоме, – генерализо- ванная миастения (miastenia gravis), лимбический энцефалит, синдром «ригидного человека», пара- неопластическая мозжечковая дегенерация, по- лимиозит, нейромиотония, желудочно-кишечная псевдообструкция [27, 35, 53]. В большинстве случаев опухоли тимуса сопровождаются выражен- ным аутоиммунным ответом. Среди характерных аутоиммунных синдромов наиболее часто встре- чается генерализованная миастения – 30–50 %.

У больных миастенией тимомы обнаруживаются приблизительно в 15–35 % случаев [1, 2, 35, 40]. Миастения клинически проявляется мышечной слабостью, которая при поражении соответствую- щих черепно-мозговых нервов сопровождается птозом, диплопией, дисфонией и дисфагией. Далее может возникать прогрессирующая слабость мышц туловища и конечностей. Особенно опасны случаи, когда затрагивается дыхательная мускулатура [1, 2, 14]. Развитие миастении характерно для кортикаль- ных тимом с гиперпродукцией тимических гормо- нов и сниженной экспрессией HLA-DR-антигенов [2, 17]. Практически у всех больных тимомой, у которых развился миастенический синдром, в сыворотке крови выявляют анти-AchR антитела [35, 41, 46, 53].

Другой ПНС, развивающийся при тимоме, – паранеопластический периферический синдром гипервозбудимости. У больных, страдающих нейромиотонией, в 12 % случаев была выявлена тимома с генерализованной миастенией, в 3 % – тимома без клинического проявления миастении [37, 52]. В сыворотке крови и/или ликворе таких больных в 20 % случаев выявляются анти-VGKC антитела. Они также могут быть идентифицирова- ны при лимбическом энцефалите, который также развивается при тимоме [27, 31, 35, 54]. У больных тимомой, у которых развился ПНС (без учета слу- чаев генерализованной миастении), в 32 % случаев был выявлен энцефалит, в том числе паранеопла- стический лимбический энцефалит – у 75 %. В 92 % наблюдений были положительные результаты тестов на антионконевральные антитела (у 50 % – анти-VGKC антитела, у 42 % – анти-GAD65 антитела). Желудочно-кишечная псевдообструкция развилась в 27 %, она была связана с анти-GAD65 антителами в 50 % случаев. У 21 % больных выяв- лен миозит с преобладанием анти-GAD65 антител в 62 % случаев. Также у 21 % больных была вы- явлена нейромышечная гипервозбудимость. В 5 % случаев диагностировали подострую и глубокую потерю слуха [53]. Другие формы ПНС, развиваю- щиеся при тимоме, описаны мало. Так, известны случаи развития синдрома «ригидного человека», паранеопластической мозжечковой дегенерации.

У больных с данными синдромами в сыворотке крови были выявлены анти-GAD антитела. Подо- страя сенсорная нейропатия может встречаться с наличием анти-СV2/CRMP5 антител [52, 53].

Заключение

На сегодняшний день злокачественные опу- холи, поражающие органы грудной клетки, занимают лидирующие позиции в структуре он- кологической заболеваемости во многих странах мира. Распространенность и рост смертности от этой патологии делают задачу разработки мер ранней диагностики чрезвычайно актуальной. Одним из таких способов диагностики может служить междисциплинарный подход и своевре- менное выявление ПНС и ассоциированных с ним антионконевральных антител, позволяющих выявить опухоль на доклинической стадии, а также насторожить врача-онколога в отношении поиска определенной локализации опухоли.

1. Абдалова О.В., Кондрашин С.А., Ветшев П.С. и др. Современные методы лучевой диагностики при поражении вилочковой железы у больных генерализованной миастенией // Радиология-практика. 2008. № 3. С. 4–15.

2. Абдраева Н.К. Клинико-рентгенологическая семиотика и диагностика тимом // Вестник КРСУ. 2007. Т. 7, № 3. С. 98–101.

3. Атлас по онкологии / Под ред. М.И. Давыдова, Ш.Х. Ганцева. М.: ООО «Медицинское информационное агентство», 2008. 416 с.

4. Белоусов П.В., шебзухов Ю.В., Недоспасов С.А., Купраш д.В. Онконевральные антитела как инструмент в диагностике злокачественных опухолей и паранеопластических неврологических синдромов // Молекулярная генетика, микробиология и вирусология. 2007. № 2. С. 6–13.

5. Имянитов Е.Н. Эпидемиология и биология лимфомы Ходжкина // Практическая онкология. 2007. Т. 8, № 2. С. 53–56.

6. Имянитов Е.Н., Хансон К.П. Молекулярная генетика в клинической онкологии // Сибирский онкологический журнал. 2004. № 2–3. С. 40–47.

7. Ковригина А.М. Лимфома Ходжкина: вопросы этиологии и патогенеза (литературный обзор) // Российский биотерапевтический журнал. 2005. Т. 4, № 4. С. 10–18.

8. Козлова М.Б., Франциянц Е.М., Неродо Г.А. и др. Особенности гормонального профиля у больных первичным раком молочной железы и с рецидивом заболевания и их роль в эффективности химиотерапии // Опухоли женской репродуктивной системы. 2009. № 1–2. С. 29–33.

9. Кулигина Е.ш. Эпидемиологические и молекулярные аспекты рака молочной железы // Практическая онкология. 2010. Т. 11, № 4. С. 203–216.

10. Мачаладзе з.О., давыдов М.И., Полоцкий Б.Е. и др. Опухоли вилочковой железы // Вестник РОНЦ им. Н.Н. Блохина РАМН. 2008. Т. 19, № 1. С. 47–58.

11. Минимальные клинические рекомендации Европейского Общества Медицинской Онкологии (ESMO) / Редакторы русского перевода: проф. С.А. Тюляндин, к.м.н. Д.А. Носов, проф. Н.И. Переводчикова. М.: Издательская группа РОНЦ им. Н.Н. Блохина РАМН, 2009. 288 с.

12. Мукерия А.Ф., заридзе д.Г. Эпидемиология и профилактика рака легкого // Вестник РОНЦ им. Н.Н. Блохина РАМН. 2010. Т. 21, № 3. С. 3–13.

13. Никифоров А.С., Гусев Е.И. Частная неврология: Учебное пособие. М.: ГЭОТАР-Медиа, 2008. С. 654–657.

14. Никишов В.Н., Сигал Е.И., Потанин В.П. и др. Использование торакоскопического доступа при операциях на вилочковой железе // Медицинский альманах. 2010. № 3 (12). С. 63–66.

15. Новиков С.Н., Гиршович М.М. Диагностика и стадирование лимфомы Ходжкина // Практическая онкология. 2007. Т. 8, № 2. С. 65–72.

16. Писарева Л.Ф., Одинцова И.Н., Ананина О.А. и др. Эпидемиология рака молочной железы в Приморском крае // Сибирский онкологический журнал. 2010. № 1 (37). С. 50–55.

17. Полоцкий Б.Е., Мачаладзе з.О., давыдов М.И. и др. Новообразования вилочковой железы (обзор литературы) // Сибирский онкологический журнал. 2008. №1 (25). С. 75–84.

18. Пынзарь В.А., Емельянов С.И., Нечушкин М.И., Уйманов В.А. Рак молочной железы у пожилых женщин. Современное состояние проблемы // Вестник РОНЦ им. Н.Н. Блохина РАМН. 2006. Т. 17, № 4. С. 13–18.

19. Руководство по онкологии / Под ред. В.И. Чиссова, С.Л. Дарьяловой. М.: ООО «Медицинское информационное агентство», 2008. 840 с.

20. Савицкий С.Э. Молекулярно-генетические и клинические аспекты наследственного рака молочной железы // Вестник ВГМУ. 2009. Т. 8, № 3. С. 1–15.

21. Семиглазов В.В., Топузов Э.Э. Рак молочной железы. М.: МЕДпресс-информ, 2009. 176 с.

22. Синкина Т.В., Петрова В.д., Лазарева А.Ф. Современные представления о факторах риска рака молочной железы // Российский биотерапевтический журнал. 2009. Т. 8, № 1. С. 87–93.

23. Смирнова Т.Ю., Любченко Л.Н., Поспехова Н.И. и др. Рак молочной железы и яичников. Роль наследственных факторов // Опухоли женской репродуктивной системы. 2007. № 4. С. 90–96.

24. Тагиева Т.Т. Факторы риска развития заболеваний молочной железы // Вестник РОНЦ им. Н.Н. Блохина РАМН. 2007. Т. 18, № 3. С. 68–73.

25. Терапевтическая радиология: Руководство для врачей / Под ред. А.Ф. Цыба, Ю.С. Мардынского. М.: ООО «МК», 2010. 552 с.

26. Чойнзонов Е.Л., Писарева Л.Ф., Чердынцева Н.В. и др. Заболеваемость злокачественными новообразованиями в регионе Сибири и Дальнего Востока. Состояние онкологической службы и пути ее решения // Бюллетень СО РАМН. 2004. № 2 (112). С. 41–47.

27. шнайдер Н.А., дыхно Ю.А., Ежикова В.В. Клиническая гетерогенность паранеопластического неврологического синдрома // Сибирский онкологический журнал. 2011. № 3 (45). С. 82–90.

28. шнайдер Н.А., Кантимирова Е.А. Паранеопластическая полинейропатия: дефиниция, этиопатогенез, диагностика // Сибирское медицинское обозрение. 2010. Т. 61, № 1. С. 12–16.

29. Baldotto C.S., Siqueira M., Gonzaga J., Zukin M. Thymoma and thymic carcinoma: a retrospective analysis of the Brazilian National Cancer Institute (INCA) Experience // J. Clin. Oncol. 2010. Vol. 28 (15). E. 12043.

30. Bataller L., Wade D.F., Graus F. et al. Antibodies to Zic4 in paraneoplastic neurologic disorders and small-cell lung cancer // Neurol. 2004. Vol. 62 (5). P. 778–782.

31. Dalmau J., Rosenfeld M.R. Paraneoplastic syndromes of the CNS // Lancet Neurol. 2008. Vol. 7 (4). P. 327–340.

32. Dalmau J., Rosenfeld M.R. Update on paraneoplastic neurologic disorders // Community Oncol. 2010. Vol. 7 (5). P. 219–224.

33. Engels E.A. Epidemiology of thymoma and associated malignancies // J. Thorac. Oncol. 2010. Vol. 5 (10). P. 260–265.

34. Fong Ch.-Ch. Recent advance in immunological tests in paraneoplastic neurological syndrome // Acta Neurol. Taiwan. 2005. Vol. 14 (1). P. 29–35.

35. Foundation for Thymic Cancer Research. http://www.thymic. org.

36. Gatti G., Simsek S., Kurne A. et al. Paraneoplastic neurological disorders in breast cancer // Breast. 2003. Vol. 12 (3). P. 203–207.

37. Hart I.K., Maddison P., Newsom-Davis J. et al. Phenotypic variants of peripheral nerve hyperexcitability // Brain. 2002. Vol. 125. P. 1887–1895.

38. Honnorat J., Antoine J.C. Paraneoplastic neurological syndromes // Orphanet J. Rare Dis. 2007. Vol. 2. P. 22.

39. Mallecourt C., Delattre J.Y. Paraneoplastic neuropathies // Presse Med. 2000. Vol. 29 (8). P. 447–452.

40. Margaritora S., Cesario A., Cusumano G. et al. Thirty-five-year follow-up analysis of clinical and pathologic outcomes of thymoma surgery // Ann. Thorac. Surg. 2010. Vol. 89. P. 245–252.

41. Notash A.Y., Salimi J., F. Ramezanali F. et al. Clinical features, diagnostic approach, and therapeutic outcome in myasthenia gravis patients with thymectomy // Acta Neurol. Taiwan. 2009. Vol. 18 (1). P. 21–25.

42. Rojas-Marcos I., Rousseau A., Keime-Guibert F. et al. Spectrum of paraneoplastic neurologic disorders in women with breast and gynecologic cancer // Medicine. 2003. Vol. 82 (3). P. 216–223.

43. Schwartz A.M., Kostun L.E., Henson D.E. Thymoma and thymic carcinomas: an analysis of 2189 cases from the SEER database // Chest. 2010. Vol. 138 (4). 900A.

44. Shams’ili S., Grefkens J., De Leeuw B. et al. Paraneoplastic cerebellar degeneration associated with antineuronal antibodies: analysis of 50 patients // Brain. 2003. Vol. 126 (6). P. 1409–1418.

45. Sheorajpanday R., Slabbynck H., Van De Sompel W. et al. Small cell lung carcinoma presenting as collapsin response-mediating protein (CRMP)-5 paraneoplastic optic neuropathy // J. Neuroophthalmol. 2006. Vol. 26 (3). P. 168–172.

46. Somnier F.E., Engel P.J.H. The occurrence of anti-titin antibodies and thymomasA population survey of MG 1970–1999 // Neurol. 2002. Vol. 59 (1). P. 92–98.

47. Thomas P.A. The need for organization and collaboration: establishing a thymoma registry // Thorac. Surg. Clin. 2011. Vol. 21 (1). P. 131–134.

48. Titulaer M.J., Wirtz P.W., Willems L.N.A. et al. Screening for small-cell lung cancer: a follow-up study of patients with Lambert-Eaton myasthenic syndrome // J. Clin. Oncol. 2008. Vol. 26 (26). P. 4276–4281.

49. Titulaer M.J., Klooster R., Potman M. et al. SOX antibodies in smallcell lung cancer and Lambert-Eaton myasthenic syndrome: frequency and relation with survival // J. Clin. Oncol. 2009. Vol. 27 (26). P. 4260–4267.

50. Toi M., Ohashi Y., Seow A. et al. The breast cancer working group presentation was divided into three sections: the epidemiology, pathologyand treatment of breast cancer // Jpn. J. Clin. Oncol. 2010. Vol. 40 (1). Р. 13–18.

51. Travis W.D. Advances in neuroendocrine lung tumors // Ann Oncol. 2010. Vol. 21 (7). P. 65–71.

52. Vedeler C.A., Antoine J.C., B. Giometto B. et al. Paraneoplastic neurological syndromes // Eur. Handbook Neurol. Management. 2011. Vol. 1. Р. 447–457.

53. Vernino S., Lennon V.A. Autoantibody profiles and neurological correlations of thymoma // Clin. Cancer Res. 2004. Vol. 10 (21). P. 7270–7275.

54. Vincent A., Irani S.R. Caspr2 antibodies in patients with thymomas // J. Thorac. Oncol. 2010. Vol. 5 (10). P. 277–280.

55. Werbrouck B., Meire V., De Bleecker J.L. Multiple neurological syndromes during Hodgkin lymphoma remission // Acta Neurol. Belg. 2005. Vol. 105 (1). P. 48–50.

56. Wirtz P.W., Willcox N., van der Slik A.R. et al. HLA and smoking in prediction and prognosis of small cell lung cancer in autoimmune Lambert – Eaton myasthenic syndrome // J. Neuroimmunol. 2005. Vol. 159. P. 230–237.

(c) Все права защищены. Полное или частичное копирование материала статьи разрешено только при обязательном указании автора и прямой гиперссылки. // Шнайдер Н.А., Дыхно Ю.А., Ежикова В.В. Структура и чаcтота вcтречаемоcти паранеоплаcтичеcкого неврологичеcкого cиндрома при онкопатологии органов грудной клетки // Сибирский онкологический журнал. - 2012. - №1 (49) - С. 63-70.